Аккордеоновые крылья [сборник litres] - Улья Нова

голову на руку. Дерутся. Убили. Лизе жутковато, она прижималась к Васиному плечу. Он, тут же истолковав это движение иначе, сжимает ее руку и завороженно гладит Лизу по мягкой, румяной щечке. Они впервые целуются. Сначала едва коснувшись губами. Потом смелее, словно начиная врастать друг в друга. Он взволнованный и милый. Их руки переплетаются пальцами и как будто танцуют. Вдруг кто-то, одиноко сидящий впереди, резко вскакивает и недовольно направляется к выходу. Свет, прорвавшийся из распахнутой двери кинозала, освещает фигурку в темно-бордовом платье. Лиза поспешно вырывает руку из теплой Васиной ладони. И бежит вослед. И безмолвно носится за Ней по бесконечным лестницам киноцентра.

Полутемный коридор. Протянуть руку, схватить Ее за золотистые волосы, больно – зато увидеть лицо, узнать, кто Она на самом деле. Расстояние сокращается, но тут Она неожиданно распахивает одну из боковых дверей, скрывается внутри. Через секунду за ручку двери с медной табличкой «Кинофонд» хватается Лиза. Заперто. Подбегает к соседней, тоже дергает на всякий случай – тоже заперто. Некоторое время Лиза в отчаянье мечется в сумеречном коридоре среди закрытых дверей, не понимая, где же Она, куда же Она сбежала на этот раз. А вокруг разрастается душная, соленая, плачущая тишина.

Сдавшись, Лиза медленно спускается по лестнице, чувствуя в груди неприятную, незнакомую тяжесть. То ли предчувствие, то ли просто устала. На втором этаже встречает растерянного Васю. Стоит перед ним, задумчиво покачиваясь на ступеньках. Его глаза тревожные и как-то странно блестят. У него несчастный, виноватый и взволнованный вид. На всякий случай она все же целует его в щеку:

– Все хорошо, – а про себя прибавляет: «…малыш».

Немного погодя они выходят на улицу, так и не узнав, чем закончился фильм. Подморозило. Лиза тут же думает, что если снова резко похолодает, то ее георгины снова перемерзнут и не вырастут, как года два назад. Вася, счастливый, что-то рассказывает… а Она где-то совсем близко, даже шелест Ее платья как будто слышен, даже Ее пряный аромат вплетен лентой в знобкий вечерний ветер.

Угловатая девушка с двумя детскими косичками смотрит на Лизу, нахмурив бровки. В бордовом шерстяном платье. Улыбнулась. Довольно крутится в новом платье перед зеркалом. Пес носится вокруг, настойчиво лает, скулит, стучит хвостом по паркету, чтобы Лиза поскорей закруглялась и пошла с ним гулять.

Серо-черный парк. Голые деревья тянут в небо корявые многопалые ветви. Пес нашел подружку, похожую на него дворняжку, они сначала придирчиво и долго обнюхивали друг друга, дружелюбно помахивая хвостами, а теперь носятся между стволами, игриво и нежно переругиваются, сталкиваются, покусывают друг друга. Лиза сидит на спинке скамейки, грязно-белое сиденье усыпано гнилыми прошлогодними листьями. Сзади подкралась Она. Гладит по голове ледяной ладошкой. Лиза замерла. Затаила дыхание. Потом резко обернулась, схватила Ее за рукав, так хотела подстеречь, поймать и увидеть Ее лицо. Но Она невесомо вывернулась, змейкой вырвалась, оставив оторванный кусок манжеты в руке. Бежит прочь, хлюпая по лужам, по тающему серому снегу. А Лиза стоит неподвижно и смотрит вослед. На фоне серого неба – черные стволы лип. По грязи босиком бежит Она в глубь парка, Ее легкое темно-бордовое платье и золотистые кудри мелькают меж черных стволов. Лиза сжимает в руке обрывок материи. Распахивает ладонь, но в ней оказывается бордовая георгина, которая увядает, а потом на глазах рассыпается в пыль.

Вечер. Тихо. Они с Васей стоят на балконе… Темные химеричные деревья, дом напротив с редкими светящимися окнами. Неожиданные уличные крики, пронзительные вечерние гудки. Весенний ветер. Запах талого снега. Вася задумчиво курит. Потом бросает сигарету и решительно притягивает Лизу к себе. Долгий поцелуй. Как же тепло. Мурлычут друг другу всякие нежные глупости. Совершенно счастливый, он провожает Лизу до метро, то и дело снова сминая в объятиях, целуя в тонкую шею. Вырывается. Кусает его в губы. Убегает в ночь. И кажется себе как никогда похожей на Нее.

– Любви на самом деле не существует, а существует только расчет и разврат, – заявляет бабушка на Лизины расплывчатые расспросы.

– Жаль, – мечтательно и грустно мурлычет Лиза, пьет сливовый компот и думает о Любви, которая прямо сейчас ходит по улицам призрачного города. Может быть, Она-то как раз и существует, а всего остального, включая нас, на самом деле никогда не было и нет. И все мы – лишь дым, готовый рассеяться в любое мгновенье туман, абсурд.

В апреле Вася послушно сопровождает Лизу по бестолковым киношкам, чтобы ненадолго укрыться от ее бесплодной погони за любовью, поглощающей Лизу с каждым днем все сильнее. Она появлялась лишь несколько раз, мельком. Оставила вьющийся, пахнущий истомой и сандалом волос на расческе. Как-то утром украла Лизину губную помаду, юркнула в открытую форточку и убежала в небо. На голубом, чистом Ее легкость. Стремительный и пылкий бег по воздуху ввысь. Развевающееся на ветру темно-бордовое платье, георгинные лепестки-складки на фоне облаков. Снова не разглядела лица, но, вглядываясь Ей вослед, Лиза поняла, что Она – самая существующая выдумщица, бесстыжая нежница, озорная абсурдница. Чокнутая в темно-бордовом платье. Любовь.

Сокурсник на днях выболтал по секрету, что Вася серьезно болен ею. Лиза, вспыхнув, ответила, что все они сейчас – мартовские коты. И процитировала бабушкину фразу о расчете и разврате. Вася рассеянный и задумчивый. Теперь они чаще молчат, когда он подвозит Лизу на машине до дома.

Потом случился какой-то особенный, беспорядочный день. Сбежали с занятий. Пили чай в кафе, Вася неожиданно подарил Лизе плоского самодельного тигренка, сшитого из лоскутков. Потом до вечера толкались по магазинам. Наконец-то нашлись часы, которые ему понравились (отец подарил деньги на день рождения).

– Вот ты и перестал быть счастливым, – зачем-то сказала Лиза, разглядывая поблескивающий циферблат. Тонкая оранжевая стрелка безостановочно бегала по кругу.

– Почему перестал быть счастливым, у меня же есть ты. Ты же у меня есть?

– Да, конечно, если я только есть вообще. В смысле, если я только существую, – уточнила она, но Вася все равно ничего не понял.

Вечером Лиза несется на дачу, проверять георгины. Упросила шофера отца и теперь ведет машину сама, сквозь нарастающую весну. Думает о Васе, от этого ей впервые тепло и нежно. Серая загородная дорога, мимо с грохотом проносятся грузовики, полосатые заправочные станции, светофоры. Поля. На перекрестке, кажется, стоит Она. А может быть, Она – всего лишь плод Лизиного воображения? Сколько можно бегать непонятно за кем? И Лиза тонет в мечтах о милом-милом Васе.

Из-за угла вылетает темно-синяя машина. «Жигули» или «Москвич», – сколько отец ни объяснял, Лиза так